— Брюн, не беспокойтесь, — сказал он, стараясь говорить так, чтоб вселить в девушку уверенность. — Артефакты способны издавать самые разные звуки, они шумят, перемещаются с места на место, особенно в таком большом хранилище. Вам не о чем волноваться.

Брюн посмотрела ему в глаза и упрямо повторила:

— Там кто-то есть. Я слышала шаги и шепот.

Эрик покачал головой. С такими, как Брюн, проще спуститься вниз и включить свет в лаборатории, чем пытаться что-то доказать. Ладно, пусть посмотрит и убедится, что ничего плохого не случилось. Она же поверит собственным глазам.

— Что ж, — Эрик заметил, что в его голосе позвякивает раздражение. — Давайте спустимся и посмотрим.

Он действительно начинал злиться. Ночь на дворе, давно пора спать, а не скакать туда-сюда по лестнице.

Эрик включил лампы в коридоре и на лестнице, ведущей в лабораторию, и Брюн вздохнула с видимым облегчением. «Напрасно я вспылил, — подумал Эрик, — на новом месте всегда страшно».

— Может, воры? — предположила Брюн, глядя, как он возится с замком на двери, отделяющей лабораторию от жилых помещений. Эрик усмехнулся: лезть к артефакторам способен только идиот. Особенно к тем артефакторам, на чьей двери красуется зеленый герб и витая надпись «Специальный надзор инквизиции».

Но, собственно, земля дураками не скудеет.

— Сюда никто не полезет, — уверенно сказал Эрик, проходя в лабораторию. Брюн бесшумно двигалась за ним, и Эрик неожиданно обнаружил, что она держит его за рукав рубашки, словно боится потеряться. Щелкнул рубильник, лабораторию залило ярким белым светом, и, как и следовало ожидать, она была пуста. Охранные артефакты, спокойно висевшие под потолком, казалось, даже позевывали: мол, что вам, господа хорошие, не спится?

— Вот видите, — Эрик широким жестом обвел лабораторию, позволяя Брюн убедиться в том, что она пуста. — Никого. Никаких незваных гостей.

Брюн устало прикрыла глаза, словно с ее плеч свалился тяжеленный груз, но рукав Эрика все-таки не выпустила.

— Я точно слышала шаги, — промолвила она уже без прежней уверенности. Эрик улыбнулся и ободряюще погладил ее по руке — Брюн встрепенулась, будто только что обнаружила, что держит Эрика за рукав, и разжала пальцы. Выражение ее лица было просто прелестным: девушка смотрела так, словно ее застали за чем-то постыдным.

— Наверняка вызревает какой-то из артефактов, — произнес Эрик, делая вид, что не заметил смущения Брюн. — А при вызревании они шумят, прыгают, даже… о, вон он, возмутитель вашего спокойствия!

Над одной из полок разливалось медленное золотое свечение — оно выбивалось из-под приоткрытой крышки серебряного ларца для вызревания боевых артефактов. Судя по тому, что ларец приплясывал на витых ножках, это было что-то вроде Громобоя. Опасная штука, с которой надо держать ухо востро — недозревший Громобой способен рвануть в любую минуту.

Впрочем, конкретно этот артефакт пока не собирался активироваться.

— Идемте, Брюн, — сказал Эрик. — Виновник найден, он должен созреть. Не будем ему мешать — Громобои плохо реагируют на шум и разговоры.

Брюн с готовностью кивнула и шагнула к двери. Потом Эрик не раз и не два благодарил судьбу за то, что шел следом, и Брюн не пострадала.

Но это было потом. А пока время вдруг потекло медленно-медленно, лабораторию озарило мертвенным, выбеляющим пламенем, и Эрик ощутил страшный, сокрушительный удар в спину и голову. Он успел увидеть, как оборачивается Брюн, как на ее лице расцветает ужас, и девушка медленно-медленно протягивает к нему руку: то ли желая оттолкнуть в золотое пламя, которое растекалось по лаборатории, то ли, наоборот, стремясь схватить и вытащить в коридор. «Все-таки вызрел», — успел подумать Эрик и хрипло прошептал:

— Это не Громобой…

А потом пришла тьма.

4.3

Несколько долгих минут, наполненных тошнотой и шумом в ушах, Брюн видела только ленточку с амулетом, которая вытекла из-под воротника Эрика — два узелка, переплетение металлических нитей вокруг прозрачного камня. Весь ее мир сошелся в одну точку, в золотистое дрожащее пятнышко в центре амулета.

Должно быть, ее контузило.

Брюн обессиленно привалилась к стене. Эрик лежал неподвижно, из-под растрепанных волос медленно натекала лужица крови. Невыносимо пахло гарью. Артефактор не шевелился.

«Бежать, — подумала Брюн. — Бежать отсюда».

Она знала, где лежит кошелек Эрика, а наличных в нем хватило бы для того, чтобы сесть в поезд и начать спокойную жизнь где-нибудь на юге. Если прямо сейчас она справится с волнами тошноты и выйдет из лаборатории, то успеет скрыться. Вряд ли кто-то здесь появится до утра — а там ее не найдут. Да и вряд ли будут искать.

Снова накатила слабость. Брюн вдруг поняла, что вся покрыта противным липким потом, что человек на полу, скорее всего, уже мертв, что она наконец-то свободна. Зачем бежать на юг, когда можно приехать к родителям, и будь, что будет! В конце концов, она может вытребовать свою долю имущества, если жить с ними станет совсем невмоготу.

Бежать!

Эрик не шевелился. Брюн присела на корточки рядом с телом артефактора и убедилась, что он пока жив: на шее пульсировала темная вена, из приоткрытого рта вырывалось едва слышное прерывистое дыхание. Надо было собраться с силами и уходить. Человек на полу силой вырвал Брюн из родительского дома и превратил в свою марионетку. Чем дальше она от него будет — тем лучше.

Брюн выпрямилась, оперлась о стену. Созревший артефакт, который величаво парил над своей серебряной колыбелью, медленно опустился обратно в ларец. Сиреневый камень на шее Брюн вдруг стал ледяным, проясняющим разум — казалось, артефакты общаются между собой.

Если не вызвать медикусов, Эрик умрет — Брюн поняла это с какой-то пронизывающей ясностью. Эрик умрет, и она будет свободна. Надо просто выйти из лаборатории, уйти подальше от этого места. Утром полицейский патруль увидит открытую дверь, но к этому моменту артефактора не станет: Брюн знала это совершенно точно.

Она закусила костяшку указательного пальца, чтоб не заорать.

Лужица крови становилась все больше. Опираясь о стену, Брюн поплелась к выходу из лаборатории. Прочь от этого места, прочь..!

Он одинок и несчастен. Он не побоялся схлестнуться за свободу Брюн с самим министром инквизиции.

Летняя ночь оглушила Брюн приятной прохладой — после духоты лаборатории городской воздух казался опьяняющим и сладким. Покачиваясь, Брюн двинулась к перекрестку, туда, где возле большого книжного магазина стояла деревянная будка круглосуточного патруля. Наверняка они смогут вызвать медикусов.

Она не дошла: рухнула на влажные булыжники мостовой и заскулила от боли в ушибленных ладонях. Из будочки высунулась усатая физиономия — судя по всему, ее обладатель коротал время за кружкой пива.

— Что там, Гайнц? — услышала Брюн. Обладатель усатой физиономии нахмурился и вышел из будочки.

— Девка какая-то… — крикнул он. — Поль, иди сюда! У нее кровь!

Напарник усатого был одет в инквизиторский мундир, небрежно наброшенный поверх рубашки. Брюн видела его через какую-то мутную пелену.

— Сам ты девка, Гайнц, это барышня, — произнес инквизитор, и Брюн почувствовала, как чужие руки укладывают ее на что-то мягкое. — Эй, миледи! Что с вами?

— Гревский душегубец? — испуганно предположил Гайнц, дотронувшись до виска жестом, отпугивающим нечистого. «Меня контузило, — устало подумала Брюн. — Ничего я не успела».

— Артефакт взорвался, — хрипло прошептала она. — Там мой муж… он умирает.

Брюн понятия не имела, почему решила назвать Эрика своим мужем — просто с губ сорвалось. Инквизитор выругался сквозь зубы и, вытащив из кармана пластинку артефакта, бросил ее на мостовую — спустя несколько мгновений в небе над лабораторией расцвел алый огненный цветок.

— Ах ты, Господи, — бормотал Гайнц. — Только жмура на участке нам не хватало! Двух жмуров.

«Это я — второй жмур», — подумала Брюн. Чужая рука поднесла к ее лицу пузырек нюхательной соли, и отвратная вонь, почти выворачивающая наизнанку, взбодрила и освежила Брюн. Вернулась ясность сознания: Брюн схватила руку со склянкой и заговорила: