А что это за леденцы такие? Нет, не леденцы, во рту не рассасываются совсем. Наверное, раскусить надо. ФФФУУУУУ!!!

Находись сейчас Дора не в спальне на рабочем месте, а где-нибудь на природе или хотя бы в коридоре — выплюнула бы гадость немедленно. Но настоящая наложница на пол не плюет, это правило сразу в голову вдалбливают, в самом начале обучения.

Она согнулась в три погибели и побежала (или поковыляла?) к умывальнику, чтобы отплеваться как следует и прополоскать рот, но успела добежать только до гостиной. Входная дверь открылась, в номер вошел Рон, распространяя конопляный аромат. Рефлексы наложницы сработали мгновенно — она выпрямилась, проглотила гадость и попыталась обворожительно улыбнуться, но, кажется, неудачно. Рон недоуменно посмотрел на нее и спросил:

— С тобой все нормально? Дора сглотнула еще раз и сказала:

— Угу.

Внезапно она почувствовала, что жаркая волна, расходящаяся от лона, столкнулась с другой жаркой волной, идущей от головы, в которую она, в свою очередь, попала через воображаему, но одновременно реальную линию, соединяющую рот с желудком, которая сейчас закрутилась через… Если бы Дора знала слова «иное измерение», она смогла бы продолжить свою мысль, а так не смогла. Да и не нужно было ее продолжать.

Дора еще раз попыталась улыбнуться, на этот раз, несомненно, удачно. Все ее заботы и тревоги, вся ее злость, всё улетучилось под действием таблетки… Таблетки! Не конфета это, а таблетка с запрещенным наркотиком, замаскированная под конфетку!

— У-у, наркоманка адова, — изрекла Дора.

Вселенная покачнулась и стала слабо пульсировать, едва заметно, но ритмично. Рон нахмурился.

— Ты что это себе позволяешь? — строго спросил он.

— Это не я позволяю! — провозгласила Дора. — Это Алиса твоя разлюбезная позволяет, у нее полный пакетик таблеток с наркотой, на леденцы похожих!

Звуки собственного голоса зачаровали Дору. Раньше она не замечала, как прекрасен ее голос, как много в нем интонаций и этих… обертонов. Будто свирель звенит и колокольчики дудят.

Рон вздохнул и помрачнел. Сделал два шага, упал в кресло, приложил руки к вискам и пробормотал обессиленно:

— Как вы меня достали…

Дора подошла к нему, почти не шатаясь, и встала на колени рядом с креслом. Нежно взяла господина за руку и сказала:

— Позволь, я подарю тебе удовольствие.

Рон склонил голову и несколько секунд внимательно разглядывал Дору. Затем понимающе кивнул и спросил:

— С афродизиаком таблетка?

— Нет, — помотала головой Дора. — Таблетка — наркота голимая, с афродизиаком смазка. Я у Алисы смазку сперла!

Это ее заявление показалось ей очень смешным, и, произнеся его, она расхохоталась, а вернее, расхихикалась. Рон, однако, не поддержал веселья.

— Поди прочь, — велел он.

Не слишком решительно велел, наметанному глазу наложницы сразу видно, что вовсе не хочет он ее прогонять, что на самом деле готов он быть соблазненным, просто стесняется чего-то. Собственной наложницы стесняется, вот умора-то, ха-ха-ха!

Дора набросилась на Рона, попыталась раздеть его, порвала рубашку и расхохоталась.

— Это не смешно! — завопил Рон. — Дура упоротая! Я тебе сказал, поди прочь, подчиняйся же!

— О да! — воскликнула Дора. — Я люблю подчиняться! Накажи непутевую рабыню, мой сильный!

По жизни Дора мазохизм не любила, а зачет сдала с первого раза только потому, что очень не хотелось сдавать его повторно. Но сейчас она вдруг поняла, что вовсе не возражает подвергнуться унижению, порке и даже не очень жестокой пытке. Волна афродизиака и волна наркотика столкнулись, взаимно преломились (будь Дора более образована, ей бы пришло на ум слово «интерференция») и породили новое состояние души, не выражающееся в нормальных понятиях. Сама душа как бы растворилась, и прекрасное обнаженное тело Доры (сама бы себя трахнула!) отныне управлялось не разумом, а непосредственно богом, Кришной, кажется.

— Накажи меня, недостойную, — попросила Дора. — Позволь я поцелую твой ботинок.

Рон не позволил — пнул ее в плечо, стало больно, но это была сладкая боль. Впрочем, в таком состоянии любая боль сладкая.

— Упоролась — аж смотреть противно, — сказал Рон, встал и пнул наложницу еще раз.

Дора отозвалась счастливым стоном. Ей понравилось, и она стала ритмично стонать, как будто занималась любовью с мифическим человеком-невидимкой. Одновременно она каталась по полу как большая упоротая кошка.

— Хм, — сказал Рон.

Немного подумал и сел обратно в кресло. Протянул руку, придвинул пепельницу и прочие курительные принадлежности, забил очередной косяк и стал наблюдать. «Много я курить стал», подумал Рон. «Как бы сердце не посадить совсем».

Когда он докурил и затушил окурок в пепельнице, Дору немного отпустило. Она грациозно перекувыркнулась через голову, встала на колени, широко раскинула руки, выпятила грудь, и обворожительно улыбнулась.

— Ля-па-пам, — сказала она.

Рон зааплодировал, Дора шутливо раскланялась. Вскочила на ноги, летящей походкой подбежала к господину и присела на корточки рядом с креслом.

— Извини, Рон, — сказала она. — Что-то меня разобрало не по-детски.

— Я заметил, — хмыкнул Рон.

— Я люблю тебя, Рон, — сказала Дора. Рон ласково погладил ее по щеке.

— Я реально тебя люблю, — продолжала Дора. — Знаю, что так говорить неправильно, непрофессионально, но вот такая я дура. Я раньше не могла понять, а сейчас закинулась таблеткой и сразу все поняла. Я-то думала, ты просто играешь, ну, знаешь, строптивая рабыня, надо наказать, или, там, хвост лисий вставить… А у тебя все серьезно было, а я дура, не поняла. Я же профессионалка, не как эта, — она ткнула пальцем через плечо, — меня учили по госстандарту, мне до красного диплома только двух баллов не хватило. Я обученная, я не должна волю чувствам давать. А ты думал, что я кукла бесчувственная.

В лице Рона что-то дрогнуло. Теперь он смотрел на Дору так, словно видел ее впервые. И она поняла, что он действительно видит ее впервые, она сломала его шаблон, но не так топорно, как Алиса, а бережно и ласково, профессионально. Потому что высшая форма профессионализма — отринуть вдолбленные с детства правила, и действовать по собственным правилам, которые лучше. И неважно, каким конкретно делом ты занимаешься — хлеб выращиваешь, пирожки печешь, по постелям кувыркаешься или, скажем, заказное убийство организуешь.

— Ну ты даешь, Дора, — только и смог вымолвить Рон. — Вы, девчонки, меня с ума сведете.

— Рон, пожалуйста, — попросила Дора. — Я больше не могу терпеть, я афродизиаком закинулась…

Рон резко помрачнел, и Дора поняла, что последние слова были лишними. А еще она поняла, что когда ты отбрасываешь установленные правила, ты тем самым отбрасываешь опыт всех предшествующих поколений, и начинаешь действовать на свой страх и риск. И ответственность несешь сама, в полной мере. Что бы ты ни делала.

4

Они сидели в едальне для орков. Звонкий Диск на правах постоянного посетителя заказал отдельный столик в углу, где можно было вести тайные беседы, не опасаясь, что незваный гость внезапно подкрадется сзади и услышит что-то лишнее.

— Ну как хозяин твой? — спросил Звонкий Диск. — Я гляжу, не убил он тебя, зря ты боялся. Длинный Шест смущенно пожал плечами.

— Да он вообще не разозлился, и не наказал никак, — сказал он. — Так, отчитал маленько, и всё. Будто я чашку разбил какую или, там, доярку попользовал не в очередь.

— Ну а я что тебе говорил? — риторически вопросил Звонкий Диск. — Джон Росс — профессионал, а профессионалы не злятся. Либо отчитывают маленько, либо сразу насмерть мочат. Длинный Шест поежился.

— Герман тоже такой? — спросил он. — Сразу насмерть мочит?

— Наверное, — пожал плечами Звонкий Диск. — О таких делах не рассказывают, сам понимаешь… Думаю, мочит, без этого с нашим братом нельзя. Не все же такие преданные, как мы с тобой. То и дело продают родной дом с потрохами за банку варенья и корзину печенья.