Вилка и нож в руках министра, которыми он почти артистично разделывал стейк, казались орудиями пыток. Тобби бросил пронизывающий взгляд в сторону Брюн и сказал:
— Она отказалась подчиняться.
— Совершенно верно, — кивнул Эрик. — Я обнаружил у госпожи Шульц внедренный артефакт-косичку. Его вшили очень давно, и он работает, скажем так, через раз. Но этого хватает для того, чтоб я не мог ручаться за чистоту эксперимента.
Министр вздохнул, сложил вилку и нож на тарелке крест-накрест, и слуга тотчас же забрал ее. Эрик не привык чувствовать себя слабым, но сейчас хозяином положения был явно не он. Тобби подавлял. Эрик с трудом справлялся с желанием закрыться от него, как ребенок закрывается руками от тьмы в углах комнаты.
— Проблема в том, что вы не знаете, где взять новый образец, — сухо сказал Тобби. Слуга обновил его бокал, и министр равнодушно рассматривал золотые блики в белом вине. — Да, это в самом деле интересно. Благородная кровь, божественный серебряный ихор…
— Дворяне в определенном смысле не такие, как остальные, — подал голос Альберт. — Другой вид.
Тобби усмехнулся. Эрик вспомнил, что господин министр не имеет никакого отношения к дворянским фамилиям Хаомы — был убийцей именем короны и выслужился перед покойным государем.
— Друг мой, не повторяйте этого в обществе, — улыбка Тобби стала тонкой, словно он говорил о чем-то непередаваемо приятном. — Сейчас расслоение по социальному уровню не в моде. Это мы, исследователи, можем позволить себе правду… — он недобро покосился в сторону Эрика и добавил: — Я понимаю, в чем ваша проблема, господин Эверхарт. Вы не пробовали отрезать ей ту часть тела, где содержится артефакт?
Брюн медленно подняла голову и затравленно посмотрела на министра, будто он мог прямо сейчас разложить ее на столе, даже не убрав тарелки и бокалы, и начать пилить ей ногу ржавой пилой.
К счастью, она промолчала.
— Жестоко отнимать девушке ногу, — промолвил Эрик. — Даже ради науки.
— Согласен, — кивнул Тобби. — Как вы ее нашли?
— Косичку или девушку?
— Девушку.
— Он выиграл меня в карты, — подала голос Брюн. — Отец продул сперва дом и все сбережения, потом дело дошло до младшей дочери.
Тобби посмотрел на нее с мягким сочувствием — это спокойное, доброжелательное выражение, которое неожиданно появилось на его бледном лице, показалось Эрику настолько чуждым и пугающим, что он автоматически провел пальцем по колену, вычерчивая знак от дурного глаза.
— Сочувствую, госпожа Шульц, — искренне произнес Тобби и вновь повернулся к Эрику. — Беда в том, господин Эверхарт, что я не ношу в карманах целомудренных дворянок.
Эрик понимающе кивнул и устало откинулся на спинку стула. Именно этого он и ожидал. Сейчас ему посоветуют научиться обойти действие полуразрушенных артефактов, потому что именно этого и ждут от сильнейшего артефактора Хаомы — чтоб он справлялся с самыми безумными задачами.
А он не справлялся.
— Проблема ясна, — продолжал Тобби, — и я уверен, что мы найдем какой-то выход из ситуации. Мне нужно все обдумать, так что окончательный ответ я, пожалуй, дам вам утром.
Эрик невольно удивился тому, как можно одновременно испытывать диаметрально противоположные чувства: почти детскую радость от того, что сложность в работе будет преодолена — и досаду. Он не до конца понимал, откуда взялась эта досада, и это раздражало.
Но решение будет найдено. Пожалуй, это главное.
Когда ужин закончился, Брюн выскользнула из столовой первой, почти выбежала — Эрик вспомнил, каким сегодня был Альберт, и подумал, что брату надлежит сделать очередное внушение, которое он благополучно пропустит мимо ушей. После того, как министр в сопровождении домоправителя отправился в гостевую спальню, дружески распрощавшись с хозяевами, Эрик устало сказал:
— Жаль, что ничего не прояснилось.
Альберт провел ладонью по лицу и признался:
— Он меня пугает, знаешь ли. Такое ощущение, что сейчас начнет кишки вытягивать — а я ничего не смогу сделать.
Эрик криво усмехнулся. Артефакторам положено трепетать перед инквизицией. И даже наследники Белого Змея при всей их силе и могуществе не сумеют избежать этой нервной дрожи.
— Надоела мне эта муть, — произнес Эрик. — Так умело не сказать ни «да», ни «нет»…
Альберт вдруг улыбнулся и хлопнул брата по плечу.
— Нам надо отдохнуть, — сказал он. — Я предвидел, что приятного тут будет мало, поэтому привез от Мадлен одну ловкую девицу. Уже раздета, ждет с нетерпением, и уж она-то всегда скажет «да». Пусть с лекийским акцентом, зато от всей души и не один раз.
3.1
Брюн решила, что надо подождать, пока в доме станет тихо — и только затем отправляться к министру. Эрик не возвращался, и Брюн искренне надеялась, что он вновь отправился в лабораторию, и она успеет уйти до его появления.
Министр Тобби выглядел, мягко говоря, странно. То злая, почти жестокая шутка — то искреннее сочувствие и понимание. Должно быть, ему на самом деле все равно, думала Брюн, сидя в кресле у окна, вот он и ведет себя так. Но он мог спасти ее, и она не собиралась отказываться от надежды.
Скомканную постель уже заправили. Брюн смотрела на темное покрывало, расшитое золотыми цветами, но видела себя и Альберта — видение было настолько реальным, что ей хотелось ущипнуть себя за руку, чтоб убедиться: этого нет на самом деле, это прошло, в этом нет ее вины. Альберт просто взял Брюн, подчинил своей воле и получал удовольствие.
Хуже всего было то, что ей тоже было хорошо. Душа орала от боли и ужаса, не имея возможности ни сопротивляться, ни сбежать, ни спастись — а вот тело сгорало от желания в объятиях опытного любовника и хотело лишь одного: чтоб это не кончалось, чтоб чужие пальцы и губы ласкали самые потаенные уголки ее тела, чтоб…
Брюн ударила себя по щеке. Альберт был прав, она действительно шлюха. И с учетом того, что она знает правду о младшем Эверхарте, ей лучше сбежать отсюда подальше.
Откуда-то издали донесся женский смех, и Брюн почему-то поежилась. Пожалуй, медлить не стоило. Она понятия не имела, где находится гостевая спальня, и была почти уверена в том, что заблудится — но сидеть и ждать было нельзя.
Брюн знала, что ничего хорошего не дождется.
Дом погрузился в сонный полумрак: еще не ночь, но уже время, которое традиционно отводили исключительно для себя, а не посторонних. Никто не заметил, как Брюн вышла из комнаты и бесшумно спустилась на второй этаж — она уже разобралась, как добраться от комнаты Эрика до столовой и большой библиотеки, но сейчас, когда почти все лампы были погашены, дом стал совершенно незнакомым и пугающим. Брюн шла по пустым гулким залам и почти слышала шепот из темных углов: «Ты чужая, ты пленница, ты здесь чужая, чужая, чужая». Собственное отражение в одном из зеркал заставило ее вздрогнуть от ужаса — зеркальная Брюн казалась русалкой, безжизненно висящей в темной зелени вод.
Потом она свернула не туда: по прикидкам Брюн, она должна была выйти в зал с батальными полотнами — наверняка в тех битвах принимали участие какие-то предки Эрика — но коридор предательски вывел ее в маленький зал с камином.
Брюн шагнула было вперед, но, увидев, что происходит, немедленно отпрянула в тень и зажала рот ладонями, чтоб не выдать себя случайным вздохом. Потом она тихо-тихо, на цыпочках, двинулась обратно, молясь всем святым, чтоб ее не заметили. Нужная дверь, которая действительно открыла Брюн зал с картинами, просто спряталась в тени — проскользнув за нее, Брюн привалилась к стене и несколько мгновений стояла, выравнивая дыхание.
Картинка так и прыгала перед глазами. Не желала уходить.
Перед камином двое мужчин и женщина любили друг друга. Брюн узнала татуировку на груди Альберта, лицо Эрика, запрокинутое к потолку, показалось ей слепым, блондинка закатывала глаза в наплывах непритворной страсти и что-то хрипло шептала по-лекийски — Брюн не разобрала слов. А потом она моргнула, и картинка поменялась: мужчины исчезли, и теперь женщину оплетали тугие змеиные кольца, грозя вот-вот раздавить. Одна из змей, с желтыми глазами, уже вонзала зубы в беззащитно подставленную белую шею жертвы.