В конце концов, это было бы даже честно, погибнуть наконец. Глупо цепляться за жизнь, которая все равно закончилась. Он и так сделал много дурного — развязал междоусобную войну, в которой горел Иберлен и погибло немало людей. «Я тогда верил, что возвращаю принадлежащую мне по праву корону, но чем я отличался от Айдана Бирна? От Трева Кинрига? От всех, кто от начала времен играет в эту игру? Все мы мазаны одним цветом, и снисхождения никто не достоин. Если я явился в эту страну — значит, зачем-то был здесь нужен. Не хочется верить, что я просто заблудился в тумане. Доведу дело до конца, тогда и можно возвращаться в уготованную мне тьму».
Под непреклонным взглядом Гледерика Грегор Холпин сказал:
— Сим провозглашаю Остина Колдера, сына принца Брейта, наследника дома Кольдингов, законным королем и сюзереном Регеда, Бринейха, Годдодина, Дал Риады, Истрад Клуда и Эйрона, а также всех прочих подвластных земель. Да будет правление его славным, да будет его клинок безжалостным, да будет его суд справедлив, — казначей явно произносил ритуальную формулу. — Да не оскудеет его мошна, да плодится и множится его народ, да плодоносят поля, да будут боги к нему справедливы. Долгих лет Остину Четвертому, властителю Регеда.
На лице Остина Колдера отпечатались сложные чувства. Гледерик даже при всем желании затруднился бы их в точности описать. Удовлетворение? Предвкушение? Гордость? Торжество? «Интересно, как выглядел я сам, когда архиепископ Тимлейнский возлагал на меня королевский венец? Стоила ли овчинка выделки? Тогда я в этом не сомневался, а теперь не пойму. Может, когда Айтверн выпустил мне кишки, он был не настолько не прав?»
— Прекрасно, — вслух подытожил Дэрри, стараясь не думать ни о какой ерунде. — Поздравляю вас, Остин Четвертый. Ты долго к этому шел и, верю, ты этого достоин. А теперь идемте, показывайте, лорд Грегор, где эти треклятые королевские реликвии хранятся. Страсть как интересно на них посмотреть.
Глава 26
Лишь зайдя в забитую сундуками просторную сокровищницу, Гледерик испытал ни с чем не сравнимый приступ страха. Прежде с ним никогда не случалось подобного. Хотелось сползти на пол, забиться в истерике, закричать и завыть. Сердце колотилось в бешеном ритме, заломило виски, как если бы на его плечах уселись невидимые лепреконы и принялись стучать по голове молотками.
«Что, — подумалось ему, — если я не сумею провести чертов ритуал, о котором распинался перед гибелью некромант?» Объяснения Бирна прозвучали вполне внятно, но всегда остается возможность ошибки. Может статься, убив некроманта, он, Гледерик, подписал смертный приговор этому миру. Уничтожил единственного человека, который знал, как следует действовать.
Дэрри встряхнулся. Заставил себя успокоиться.
«От некроманта наверняка остались бумаги, не с потолка же он взял, о чем разглагольствовал. Найдем их, и тогда все станет яснее, а пока все равно можно сделать попытку, пробный заход».
В древние каменные стены крепости колотился дождь, факелы, развешанные по углам, нещадно дымили, снизу больше не доносилось звуков сражения, а слуги торопливо разбирали наваленные сундуки, подчиняясь коротким быстрым приказам Холпина. Наконец искомое оказалось найдено. Лакеи вывалили на прямоугольный деревянный стол, расположенный в самой середине залы, обломки церемониальных меча и чаши, на протяжении столетий остававшихся неотъемлемой собственностью регедских королей. Гледерик и Остин склонились над осколками чаши Фуахд и меча Тейн, с любопытством их разглядывая.
Меч не производил особенного впечатления — простая сталь, не худшего качества, но и ничего запредельного, расколотая, вдобавок, вдребезги. Обычная костяная рукоять, перевитая шнуром, заканчивалась обломком клинка. Наверно, пресловутый Тейн был неплох в бою, но от прославленного в здешних краях колдовского меча Гледерик ожидал большего. Никаких рубинов и аметистов не украшало эфес, по древней стали не вились магические руны — таким оружием вполне мог бы сражаться ландскнехт. Совсем как мечи, которыми пользовался сам Дэрри. Что касается Мирддиновой, так вроде этого легендарного волшебника звали, чаши Фуахд, та и вовсе оказалась сделана из меди, лишь покрытой золотыми письменами. Все осколки, и Тейна, и Фуахд, в свое время тщательно собрали. Клинок оказался разбит на семь или восемь частей. Чаша — на несколько десятков.
— Я ожидал, — сказал Колдер, нахмурившись, — чаша будет из золота.
— Была бы из золота, — подошедший к столу казначей насмешливо улыбнулся, — ее давно бы попробовали похитить, а так она пылилась здесь много веков, никому толком не нужная, пока однажды не была найдена сломанной, как заявил король Дунстан, взойдя на престол. Он сваливал случившееся на неудачливого вора, якобы владевшего магией, связывал с нападением мерсийцев и с гибелью брата. Утверждал, что пресек похищение реликвий лично, но не сумел препятствовать их повреждению. Теперь, благодаря вам, мы хотя бы знаем, что тогда на самом деле случилось.
— Скучаете по Дунстану? — полюбопытствовал Дэрри.
— Не слишком. Он был не лучшим королем. Слишком погруженным в свои старые книги, от которых не отрывался. Теперь-то понятно, он искал секреты бессмертия, пока страна бедствовала, голодала и пыталась противостоять чужеземцам. Не лучшее увлечение для монарха. — Казначей недовольно поджал губы. — Ладно, что о том говорить — все пустое. Я прошу, сэр Гледерик, приступайте. Мы пришли сюда не потешить скуку.
— Сейчас начнем, — пообещал Гледерик и глянул на Колдера.
Он ждал, что тому придется дать какие-нибудь разъяснения, но нет, новоявленный король Регеда хорошо запомнил, о чем говорил перед гибелью Бирн. С решительным видом Остин Колдер подошел к столу, остановился перед разложенными на них обломками реликвий, не сводя с них пристального взгляда. На секунду Гледерику захотелось поторопить его, но он тут же себя одернул.
«Парень не так глуп, раз сумел взобраться на престол, пусть даже с помощью Кинрига и немного моей. Казаться простаком — тоже искусство, особенно когда ставки столь высоки, а он свою роль сыграл на отлично. Если начну поучать его, выставлю в нелепом свете нас обоих, а Холпин — хитрый змей и непременно это запомнит».
Будто догадавшись, о чем думает Дэрри, Колдер сказал:
— Одну минуту. Со мной тайком занимались чародеи лорда Элворта, лорд Кинриг их пригласил. Как плетутся чары воссоздания, я помню — пару раз, в боях на мерсийской границе, они помогали мне подлатать проломленный щит. Сейчас только… давно этим не занимался… позвольте сосредоточиться.
— Разумеется, ваше величество, — елейно проговорил казначей.
— Титуловать меня станете, когда мы со всем здесь разберемся, — буркнул Остин. — Так… еще минуту, погодите.
— В вашем распоряжении все время мира, мой король.
Колдер словно бы не слышал Холпина, ставшего каким-то неуловимо напыщенным, церемонно-придворным, излишне лощеным сразу же, стоило им перешагнуть порог королевской сокровищницы. В иных обстоятельствах поведение казначея насторожило бы Гледерика, но сейчас все его внимание оказалось поглощено предстоящим магическим действом. Дэрри поглядел на товарища, обратил внимание, как напряжено лицо Колдера, как побелели его руки, вцепившиеся в край столешницы.
Прежде Гледерик почти не имел никаких дел с магией. Он встречался с волшебниками редко, благо в его родном мире они почти перевелись, истребив друг друга в войнах много столетий назад. Те немногие, кто оставался, владел лишь куцыми обрывками знаний. Его собственный дар, доставшийся в наследство от далеких предков, долгие годы надежно спал. Теперь, в Регеде, колдовской дар пробудился в Гледерике, изменяя заодно его самого. Его восприятие обострилось, его чувства приобрели неведомую им доселе остроту. Наблюдая сейчас за Колдером, Дэрри отчетливо осознавал, что тот приводит в движение силы, незримые простому человеческому глазу.
Это было все равно, что чувствовать кожей дуновение ветра или слышать мелодию, недоступную прочим ушам. Нечто наподобие Гледерик испытывал, когда некромант играл на флейте Клэг, но сейчас эхо магии сделалось не столь гремящим, не сводило с ума, позволяло оставаться в ясном рассудке. Прямо сейчас Остин Колдер зачерпывал у магических потоков силу, пытался ее обуздать, придавал форму неограненной прежде чистой энергии, сплетая при ее помощи заклятие. Дэрри понимал это со всей ясностью, хотя и не смог бы объяснить словами природу своего чутья.