Серый Суслик представил себе Роджера Стентона верхом на лошади, в самом дальнем конце Запретного Пастбища, и рассмеялся.

— Чему ты смеешься? — спросил Два Воробья.

— Смех без причины — признак дурачины, — ответил Серый Суслик.

Два Воробья насупился и ничего не ответил. Он подозревал, что Серый Суслик, произнося эти слова, имел в виду что-то сложное, но что именно — Два Воробья никак не мог понять. Это его злило.

Они ехали до самого заката, при этом почти половину пути проскакали рысью. Серый Суслик торопился.

Заночевали они на Лысой Горе, на самой вершине. На всем Запретном Пастбище это лучшее место для ночлега, здесь нет высокой травы, в которой так любят прятаться беложопые оборотни, да и гранаты эльфийские летят вверх хуже, чем вниз. Впрочем, если эльфы пустят в ход гранатометы (не приведи Никс), удобная позиция вряд ли спасет.

Они не стали разводить костер, Серый Суслик решил не рисковать. Ночью огонь виден издалека, особенно если он разожжен на вершине горы. Если первым следом орков, замеченным эльфами, станет этот огонь — будет очень плохо, души родичей, убитых и съеденных по вине разведчика, станут являться Серому Суслику каждую ночь, пока не утопят его душу в омуте безумия. Лучше обойтись без этого. Серый Суслик был почти уверен, что путь эльфов пролегает далеко за горизонтом, но он допускал, что может ошибаться. Никс не любит самонадеянных глупцов, уверенных в собственной непогрешимости.

Они достигли обитаемых мест во второй половине дня, когда солнце уже начало клониться к закату. Вначале на горизонте показалось коровье стадо, пастух помахал разведчикам рукой, они тоже помахали в ответ. Некоторое время Серый Суслик размышлял, не стоит ли сделать небольшой крюк и предупредить пастуха о грядущей беде, но потом решил этого не делать. Не стоит терять время, сейчас самое важное — предупредить доброго господина Роджера Стентона. А вернее, не предупредить, а доложить, и смиренно ждать распоряжений. А все остальное — в воле Никс и, частично, Фортуны.

Когда они въехали в поля, Серый Суслик погнал лошадей рысью, он решил, что лошади выдержат остаток пути в таком темпе. Однажды им встретилась незнакомая женщина, она несла воду в двух ведрах, и когда они поравнялись, Серый Суслик крикнул:

— Эльфы идут!

Но она, похоже, не расслышала.

Они прибыли в загон за час до заката. По расчетам Серого Суслика, это был предпоследний закат до того, как в их стадо придет беда.

Два Воробья направил лошадь к дому Хромой Собаки, своей матери, а Серый Суслик — к дому Шелковой Лозы, своей жены. Спешившись, Серый Суслик накинул повод на специально предназначенный колышек, прошел между конскими черепами, привлекающими удачу, откинул полог вигвама и вошел внутрь. Жены дома не было.

Это было плохо — Серый Суслик рассчитывал поручить лошадь ее заботам, а самому направиться в балаган, чтобы доложить плохие новости без промедления. А теперь надо что-то придумывать…

Он вышел из дома и заметил, что вокруг удивительно безлюдно. А от площади перед балаганом доносится шум, какой бывает, когда сотня орков собирается вместе по какому-то делу. Кто-то уже принес черную весть? Серый Суслик прикинул в уме, где вчера и сегодня находились другие разведчики стада, и решил, что это маловероятно. Тогда в чем дело?

Нет времени думать! Когда беда протягивает свою красную руку прямо к дверному пологу, некоторыми правилами можно пренебречь. Серый Суслик отвязал лошадь, взлетел в седло и направил свой путь к балагану.

Не успел он преодолеть и половины пути, как дорогу ему преградил полубосс по имени Барсук.

— Стой! — рявкнул он. — Слезай с лошади!

Серый Суслик покорно слез с лошади. Он открыл рот, но не произнес ни слова, потому что тяжелый кулак Барсука ударил его в живот, в ту самую точку, где сходятся линии жизненной силы, ответственные за сердцебиение, дыхание и пищеварение. Серый Суслик громко выдохнул, согнулся и осел наземь. Перед этим Барсук успел отвесить ему пощечину, но не очень сильную — Серый Суслик заранее отвернул голову и удар пришелся вскользь. К счастью, Барсук не заметил, что разведчик пытался увернуться от удара, а то добавил бы еще.

Некоторое время Серый Суслик лежал на правом боку, подтянув колени к животу и безуспешно пытаясь вдохнуть. Наконец, это ему удалось. А в следующую секунду в его грудь уперлась огромная ступня Барсука.

Повинуясь жесту полубосса, Серый Суслик перевернулся на спину. Барсук наступил на грудь сильнее и внушительно произнес:

— По загону на лошади не ездят.

— Я принес важную весть, — сказал Серый Суслик.

И взвизгнул, когда получил удар ногой в левую скулу. Не очень сильный удар, не столько болезненный, сколько обидный.

— Баранам слова не давали, — сказал Барсук. И добавил: — На колени и рубаху сымай.

Серый Суслик встал на колени и снял рубаху, сильно пропотевшую после долгой дороги. Барсук распоясался, сложил пояс пополам и с размаху стегнул Серого Суслика по голой спине.

— Понял? — спросил полубосс.

— Понял, — ответил Серый Суслик.

Второй удар.

— Что ты понял?

— Что баранам слова не давали.

Третий удар.

Всего Серый Суслик насчитал девятнадцать ударов. Барсук удары не считал, он считал так: раз, раз-раз, много. А вот рука у него тяжелая. Хорошо, что в этот раз не в полную силу бил, растерялся, надо полагать, от такого необычного нарушения правил. Но о причинах преступления так и не спросил, блюдет правила наказания, сучий потрох.

Когда Барсук закончил экзекуцию, солнце почти село.

4

Местный пастух встретил путников не у края первого поля, как положено, а почти у околицы балагана. Выглядел пастух растрепанным и немного не в себе — не иначе, накурился только что. Или, может, запретное вкушал? Надо будет понюхать за ужином, не разит ли от хозяина спиртным перегаром.

Подойдя к гостям, пастух даже не поклонился.

— Приветствую вас, добрые сэры! — воскликнул он, улыбнувшись до ушей. — Какой демон вас сюда загнал, хотелось бы знать?

Сэр Хайрам хихикнул, сэр Шон кашлянул. Питер удивленно приподнял брови, провел рукой по лбу — так и есть, обруч сполз, волосы растрепались. Ни слова не говоря, Питер привел прическу в богоугодный вид. Пастух разглядел татуировку, рухнул на колени, как подрубленный, и трижды склонился, касаясь носом земли. Затем распрямился и сказал:

— Приношу извинения, святой отец, что не признал вас сразу. Также приношу извинения, что осквернил уста, помянув нечистого духа.

— Какие извинения приносишь? — уточнил Питер.

— Смиренные, — ответил пастух. — Оба раза смиренные, само собой разумеется.

— Так-то лучше, — констатировал Питер. Многозначительно помолчал и спросил: — Почему встречаешь не где положено?

Пастух развел руками и смущенно улыбнулся.

— Ну? — спросил Питер.

— Не могу дать вразумительного ответа, — сказал пастух. — Виноват. Искренне прошу принять смиренные извинения, святой отец.

— Не многовато ли извинений? — спросил Питер, не меняя бесстрастно-брезгливого выражения лица. — Может, ты и четвертые извинения принесешь?

— Никак нет, — ответил пастух. — Не придется, ибо не посмею оскорбить ваше преосвященство столь вопиющим пренебрежением. Даже помыслить не могу…

— А ты не орк часом? — перебил его Питер. — Раз помыслить не можешь? Ибо не дал Иегова оркам дара мышления в полной мере…

— Но дал лишь на четверть, — поддакнул Шон.

Питер повернул голову и смерил рыцаря тяжелым взглядом. Шон заткнулся.

Пастух тем временем начал неловко раздеваться, не вставая с колен. Запутался в рукавах, сильно потянул рубаху, она треснула. Хайрам снова хихикнул. Питер решил не делать ему замечания — он не мифическое животное жираф, чтобы вертеть головой из стороны в сторону.

Наконец пастух справился со своей нелегкой задачей.

— Никак не орк, — заявил он, демонстрируя жрецу татуировку на руке чуть выше локтя.