И тогда меня осенило. Я запустила руку в карман и вынула маленький кожаный кисет, в котором хранила несколько монет, жевательный корень от головной боли и — медальон с портретом Эвгара.

— Этот старик был моим мужем, Альфредом Ланге, — сказала я. — Это был он. Посмотри, Дамьен. Спутник Ланге — этот человек?

Дамьен взял медальон из моей руки, раскрыл его и долго смотрел на портрет. Я молилась одновременно о разных вещах: чтоб он узнал Эвгара и чтоб не узнал его.

— Да, — произнес Дамьен и вернул медальон. Я резким движением закрыла его и сунула обратно в кисет с такой поспешностью, словно держала в руке скорпиона. — Да, это он. А кто это?

К моему удивлению я ничего не почувствовала. Ни страха, ни растерянности, ни каких-то других чувств. Ничего. Я ведь подозревала, что Эвгар поставил какой-то эксперимент над несчастным Борисом — и оказалась права.

— Этот человек хочет тебя убить, — ответила я. — Если ты пойдешь со мной, то этого не случится.

В Эбердин мы прилетели на рассвете. Я решила, что лучше не прятаться на конспиративных дачах, а все рассказать Тобби — и чем скорее, тем лучше.

Летун сделал несколько кругов над домом господина Вайзниса, и я увидела, как на лужайку высыпали человеческие фигурки. Вот сам господин Вайзнис, вот Элените, в простом домашнем платье, а вот и Тобби — без сюртука, с завернутыми рукавами рубашки.

— Ну, влетит нам! — весело рассмеялась Эми. Кажется, предстоящее разбирательство с родителями не пугало ее, а забавляло. — Ой, влетит!

Влетело так, что мало не показалось. Стоило отважной летчице спрыгнуть из кабины летуна на землю, как матушка и батюшка налетели на нее с кулаками. Я могла их понять: если бы моя дочь вот так улетела бы куда-то на ночь глядя, ни слова не сказав, то ее ждало бы серьезное наказание.

— Дурища! Чокнутая! Под замком будешь сидеть, никаких летунов! Ни-ка-ких! И книжонки твои вольнодумные — в печь!

— Эми, как ты могла! Подумала бы о моих бедных нервах! Воспитали доченьку на свою голову!

— В деревню! Сегодня же!

Когда орущее и причитающее семейство Вайзнисов направилось к дверям дома, Тобби постучал по двери пассажирского отсека и позвал:

— Выходи, не трону.

Дамьен расстегнул ремень безопасности и вопросительно посмотрел на меня.

— Мы спускаемся, — сказала я и толкнула дверь. Разумеется, лестницы не было, и я спрыгнула прямо в объятия Тобби. Тот хмуро посмотрел на меня — должно быть, пытался удостовериться, что все нормально.

— Я привезла Бориса, — негромко промолвила я. Дамьен неуклюже спрыгнул в траву, едва не подвернув ногу, и испуганно уставился на Тобби. Тот, в свою очередь, посмотрел на него так, словно не мог понять, что происходит. То ли какая-то дурацкая шутка, то ли неизвестный поворот моего плана, созданного за его спиной.

— А этот здесь откуда? — каким-то неприятным, скрипучим тоном осведомился Тобби. — Это же переписчик твой карманный.

Дамьен одарил его тяжелым взглядом исподлобья и поправил:

— Переплечик.

— Да один хрен, — процедил Тобби. — Тебе мало мужа, что ты любовника притащила?

Дамьен посмотрел на меня так, словно я ударила его: жалобно, испуганно, изо всех сил пытаясь удержать в себе свою боль. Стараясь не смотреть в его сторону, я спокойно и размеренно проговорила:

— Его настоящее имя — Борис Такервитт, сын Юргена Такервитта. Жертва эксперимента Эвгара и Альфреда Ланге. Я хочу, чтоб ты обследовал его и выяснил, что именно с ним сделали.

На лужайке воцарилась мертвая тишина. По лицу Тобби было неясно, о чем он сейчас думает: то ли хочет убить меня на месте, то ли едва сдерживается, чтоб не сорваться с места и не броситься бегом в лабораторию. Дамьен молчал. Сейчас он был похож на собаку, жестоко избитую хозяином.

— Невероятно, — наконец произнес Тобби. — Просто невероятно. Эвгар ищет его по всей Хаоме, а он сидит себе, книжки переплетает и в ус не дует… Бесноватый сын Жирного Юргена…

Тут Дамьен сделал то, чего никогда бы не сделал, если б знал, кто именно так небрежно прохаживается по его поводу — он, видимо, решил, что терять ему уже нечего, крепко взял Тобби за грудки, легонько тряхнул и сказал:

— За языком следи. Я тебе не бесноватый.

В следующий миг он уже катился по лужайке, скуля от боли. Тобби нервно дернул плечом и шагнул за Дамьеном — в его правой руке сверкнул металл, и я взвизгнула и вцепилась в его запястье.

— Дерек, нет! Умоляю, нет!

Тобби развернулся ко мне, и его побледневшее лицо сейчас было по-настоящему безумным.

— Нет, — прошептала я и, покосившись на Дамьена, добавила: — Уймитесь оба. Пожалуйста.

Тобби понимающе кивнул, и я почувствовала, как лезвие убралось в держатель на руке.

— Скажи спасибо моей супруге, — сухо сказал он, глядя в глаза Дамьена. — Уж так я устроен, ни в чем не могу ей отказать. А сейчас пойдемте отсюда, нет нужды надоедать Вайзнисам нашим присутствием.

С этими словами Тобби каким-то босяцким жестом сунул руки в карманы и пошел к калитке. Мы с Дамьеном переглянулись и поплелись за ним.

— Конечно, Хаома впереди всей планеты в артефакторике. Но и мы не разомлели на южном солнышке, тоже кое-что понимаем. Снимайте рубашку, молодой человек, осмотрим вас. Госпожа Тобби, прошу, вон там кресло.

Мой муж мог похвастаться огромными связями во всех слоях лекийского общества. Беренгар Брауле, профессор Королевского университета Эбердина принял Тобби, как родного — не всякая бабушка так обрадуется внуку. Нас тотчас же привели в лабораторию, и профессор принялся хлопотать, вынимая из шкафов артефакты и гоняя ассистентов.

— Ах, нет, не это, оно шатается, — Брауле был маленьким, огненно-рыжим и, несмотря на возраст, очень шустрым. Казалось, по лаборатории передвигается саламандра, полыхающая пламенем. — Дерек, дитя мое, что с вашими артефактами? Подобрали новые?

Тобби, без церемоний присевший на край профессорского стола, улыбнулся и ответил:

— Подобрал. Конечно, прежние были намного лучше, но в моем положении выбирать не приходится.

Вскоре все было готово: ассистенты прикатили новый стол и накрыли его белой тканью, нужные артефакты были извлечены из своих гнезд в металлических ларцах, и Дамьен улегся на стол, испуганно косясь в сторону профессора.

— Так что вы полагаете, дорогой мой? — спросил Брауле. — Некромантический ритуал?

— Именно, — кивнул Тобби. — Пациент был душевнобольным, полагаю, по причине родовой травмы. Ритуал сделал его нормальным.

Дамьен свирепо покосился в сторону Тобби, но не сказал ни слова. Утренний бросок Тобби едва не закончился для Дамьена переломом ребра, и теперь он предпочитал молчать. Профессор рассмеялся.

— Что вы, родовая травма тут не при чем. Так считалось раньше, но это мнение устарело. Сейчас точно известно, что такое бывает, если плод пытаются вытравить при помощи артефактов. Конечно, если не знают, как с ними обращаться.

Вот оно что. Значит, не все было гладко в семействе кондитерского короля. То ли Жирный Юрген утаил от меня правду, то ли жена не так сильно любила его, как он хотел. Тобби нахмурился: видимо, ему пришлось не по душе то, как профессор отозвался о его точке зрения.

— А где сейчас этот замечательный некромант? — поинтересовался профессор, выдавив на спину Дамьена прозрачный бесцветный гель из большой серебряной тубы.

— Умер, — ответила я. — На его замок напал отряд летучих бандитов, а некромант был в низшей точке силы. В общем, его сожгли.

В глазах Тобби появился маслянистый блеск. Должно быть, он в красках представил, как Альфред Ланге, объятый пламенем, корчился на полу. Я тоже не раз и не два представляла эту картину, испытывая истинное наслаждение.

— Что ж, давайте посмотрим, — сказал профессор и опустил первый из выбранных артефактов на спину Дамьена.

Некоторое время ничего не происходило. Профессор осторожно придерживал пластинку артефакта кончиком пальца, и в лаборатории царила напряженная тишина. Затем артефакт вздрогнул и рванулся в сторону, пытаясь убежать, но профессор не позволил.