На Виташа было жалко смотреть. Его форменные штаны вспучились в паху совершенно недвусмысленным образом. Я отстраненно подумала, что Сладкой Осоке, похоже, придется сегодня поработать бесплатно.

— Стоп, — сказала я. — Есть зацепка.

— Ты про бумажник? — спросил Виташ. Профи есть профи, смотрел не только на грудь Миры, но и по делу.

— Он, родимый, — кивнула я. Когда Эвгар раздевался, он вынул из кармана бумажник — дорогой, кожаный, под завязку набитый визитками. Одну из них, беспечно высунувшую уголок, я узнала: она принадлежала крошечному магазинчику Эбруко.

Когда ты сын папы-короля, пусть и спрятанный от света, то сигары тебе привозят прямо в прикроватный столик. А когда ты живешь по-своему, то тебе приходится ходить по магазинам самому. Магазинчик Эбруко торговал всеми известными сортами сигар, находился на дальней окраине города и давал возможность не отсвечивать лишний раз.

Туда-то я и поеду. Совмещу приятное с полезным — сады Вестерлинга там неподалеку.

Эвгар на живой картинке тем временем отстранился от проститутки и, судя по ее короткому «Ах!» вошел уже со сменой, так сказать, направления. Мира сморщилась от боли, но по-прежнему продолжала двигать бедрами. Работа есть работа.

— Я поеду, — сказала я. Смотреть на радости чужой плоти все-таки обидно, когда понимаешь, что у тебя ничего подобного больше никогда не случится. Виташ как-то отстраненно кивнул и, убрав артефакт в карман, принялся расстегивать жилет.

Всего доброго и спасибо.

Дамьен, трудившийся над переплетом очередной книги с непривычной для него резкостью движений, выглядел расстроенным и разочарованным. Он, похоже, не выспался, ждал моего возвращения.

Стало стыдно. Я присела на корточки рядом с рабочим столом Дамьена, робко погладила его по запястью и проговорила:

— Не сердись, пожалуйста. Рухнула в новое дело, всю ночь глаз не сомкнула.

— Я так и подумал, — без выражения откликнулся он, отложил книгу и инструменты и поднялся из-за стола. — Кофе будешь?

Я поднялась тоже, и некоторое время мы стояли вплотную, глядя друг другу в глаза. Ноги вдруг стали ватными, я испугалась, что сейчас упаду, и вдруг подумала: да гори оно огнем. Жили они счастливо, пусть и очень недолго.

И король так и не найдет пропавшего сына. Ну и дьявол с ними.

Дамьен мягко провел пальцами по моей щеке, и вязкая патока мгновения слабости пропала. Я будто бы опомнилась.

— Кофе будешь? — повторил Дамьен и тотчас же смущенно отвел взгляд.

Все вернулось на круги своя.

Сады Вестерлинга были моим любимым местом в столице. Здесь всегда было спокойно: шум огромного города оставался за какой-то незримой чертой. Если в своем начале сады были очень изящным парком с клумбами, фигурно выстриженными кустами и аккуратными дорожками, то постепенно, удаляясь от входа, они превращались в настоящий лес. Полиция откровенно не рекомендовала забираться в глубину садов, и мы с Дамьеном решили последовать совету.

По пути к переплетчику я заглянула в один из приличных ресторанов, и теперь в моей корзинке для пикника была еда на любой вкус: и куропатки, завернутые в промасленную бумагу, и ветчина, нарезанная почти прозрачными ломтиками, и сыр, изъеденный дырами, и пышные булки, и икра в прозрачной вазочке. Когда мы чинно устроились среди деревьев и разложили завтрак на траве, то в глазах Дамьена появилась грустная тень. Очередное напоминание о том, что он беден и никогда не сможет позволить себе хорошую еду.

Я ощутила горькую неловкость. Когда-то давным-давно я предложила Дамьену очень серьезную сумму за свое спасение. Он отказался с таким видом, словно я закатила ему пощечину при всем честном народе.

Насколько проще быть честным альфонсом — сидел бы сейчас да наворачивал икорку за обе щеки. И денежки на булавки в кармане нащупывал.

— Ты, конечно, не расскажешь мне о новом деле, — произнес Дамьен. Я соорудила ему такой бутерброд, на который не всякий рот разинется, и ответила:

— Поставили печать о неразглашении. Не хочется остаться без руки, — вздохнула я и вдруг подумала, что с Дамьеном снова придется расстаться на неопределенный срок. Господь знает, когда мы увидимся снова, может, к тому времени у него будет жена и стайка ребятишек.

Честное слово, я бы очень этого хотела. Тогда бы мне осталось беспокоиться только за себя.

— Но скажи хотя бы, как все идет.

Я пожала плечами. Хорошо, да не очень, плохо, да не совсем.

— Мой осведомитель ничего толкового не сказал, — Фюке, действительно, ничего не припомнил и пообещал найти что-нибудь завтра. Пришлось все-таки танцевать с ним и поцеловать еще раз. — Зато сегодня я нашла небольшую зацепку. Надеюсь, выйдет толк.

Дамьен вновь улыбнулся, и я подумала, что его робость просто очаровательна.

— Я чем-то могу тебе помочь? — поинтересовался он. Бутерброд, кстати говоря, уже был съеден. Я даже не заметила, как он исчез.

— Можешь, — сказала я. — Давай после пикника зайдем в магазинчик Эбруко, надо задать хозяину пару вопросов.

Да, такое вот дурацкое правило: женщины не имеют права входить в табачные и винные магазины и лавки без мужчины-сопровождающего. Конечно, девицы, сражающиеся за равноправие, плевали на него с высокого дерева, но мне не хотелось привлекать к себе внимание, устраивая скандал.

— А что это за магазинчик? — поинтересовался Дамьен, осторожно придвигая к себе куропатку.

— Табачные изделия, — ответила я. Двое франтов, проходивших по дорожке, одарили нас весьма выразительными взглядами. Что такая женщина делает рядом с таким убогим спутником?

По лбу бы им стукнуть.

— Ох, прости, — Дамьен посмотрел на меня с искренним сожалением. — У меня аллергия на табак, не переношу малейшего запаха. Прости, Вера…

— Да ничего, — улыбнулась я. Придется тащиться туда с Фюке.

Некоторое время мы молчали: когда я ем, я глух и нем. Потом Дамьен поинтересовался с плохо сдерживаемым любопытством:

— А твой объект… Скажи, какой он? Если, конечно, это можно.

Я помолчала, вспоминая, с какой резкой яростью Эвгар вбивался в тело Сладкой Осоки. Он ведь в тот момент ненавидел ее всем сердцем — и обожал с такой же силой.

Как ненавидел и обожал свою недостижимую женщину.

— Он жестокий, — ответила я и посмотрела на руку. На месте печати по-прежнему была чистая кожа, которая и не думала воспламеняться, и я добавила: — Жестокий и очень несчастный.

* * *

Фюке не оказалось ни дома, ни в конторе — я плюнула и приказала кучеру ехать к магазинчику Эбруко просто так. Ладно, притворюсь юной суфражисткой, пойду одна.

Дождавшись, когда из магазинчика выйдут покупатели, я решительно вошла внутрь. Продавец посмотрел на меня с интересом, но без возмущения: должно быть, уже успел привыкнуть к девицам, которые курят тонкие вишневые сигарки. Для начала я положила на прилавок золотую каруну и сказала:

— Есть разговор.

Продавец молниеносным жестом прибрал монету, и в его взгляде появилось искреннее желание мне услужить. Я открыла медальон, показала портрет и осведомилась:

— Когда он приходил в последний раз?

— О, господин Миерхольт! — воскликнул продавец. — Как же, как же, постоянный покупатель. Полтора месяца назад купил большую коробку сигар сорта каиба. Да вот, не угодно ли…

Продавец нырнул под стойку и извлек коллекционную коробку черного дерева, инкрустированную перламутром. Щелкнул серебряный замок, и я увидела ровные ряды сигар. Запах от них был такой, что становилось ясно: товар действительно уникальный и стоит своих денег.

— Господин Миерхольт всегда берет такие, — с достоинством произнес продавец и, вынув одну из сигар, снял с нее упаковку. — Вот, взгляните. Ручная работа, но не то, что крутят для всех. И очень деликатная кофейная нотка.

Я невольно сглотнула слюну.

— И когда вы ждете его в следующий раз?

— Думаю, через пару недель он зайдет, — сказал продавец и взял с полки картонную коробку с эмблемой магазина. — Сколько сигар вам завернуть?