Ровным широким трактом они ехали на юг, слегка отклоняясь при этом к востоку. В первые две ночи останавливались на постоялых дворах, ночевали в тепле и уюте. Прислушивались к разговорам между странниками — но об идущей в Эринланде войне слышно было мало. Сюда, разумеется, не успели еще дойти слухи о гибели короля Хендрика на Броквольском поле, и последние известные новости касались решимости Грейдана выступать в поход против Клиффа. Остромир предпочитал помалкивать и не бросаться людям в глаза, сразу поднимаясь в верхние комнаты и оставляя посиделки возле очага на долю своих юных товарищей. Он не хотел, чтоб его опознал какой-нибудь случайный знакомец, колесящий по здешним дорогам, и, соблюдая эти предосторожности, седовласый наемник был, на взгляд Дэрри, абсолютно прав. Иначе непременно пойдут разговоры, а каким это образом командир ушедшего на подмогу Хендрику Грейдану отряда вдруг оказался в ильмерградских предместьях.
На третий день пути, когда погода окончательно испортилась и подул промозглый ветер, Остромир сказал, что пришло время сойти с тракта и углубиться в простиравшиеся впереди леса. Дорога, по которой они следовали до этого, все дальше отклонялась к востоку, уводя в итоге в Озерный Край и к великокняжеской столице — а ехать следовало прямо на юг.
Путники свернули с дороги, углубившись в чащу. Порой Остромир находил в этой чаще тропинки, прорубленные охотниками и лесорубами, но чаще приходилось пробираться по настоящему бездорожью, определяя правильное направление по древесному мху. Конечно, это не могло не замедлить их продвижение вперед. Дэрри, запрокидывая голову, пялился на громоздящиеся вокруг во все стороны сосны и ели, и думал, что никогда еще не видел столь могучих и древних деревьев. Некоторые были столь громадны, что лишь десять человек, взявшись за руки, смогли бы обхватить их ствол. Впрочем, подобных древесных гигантов попадалось не столь уж и много.
Под вечер путешественники сделали привал, остановившись на лесной привале и разведя костер. Он горел сухим ярким пламенем, жадно пожирая брошенную на растопку ветки, однако почти не давал тепла — уж больно злым был налетающий с севера ветер. Гледерик кутался в теплый плащ, от души радуясь, что догадался выпросить его у сварливого интенданта во Вращающемся Замке.
— Мне как-то тревожно, — заметил Гленан, вглядываясь во вплотную подступивший к поляне густой ельник. Звезд сегодня почти не было видно, месяц спрятался за тучами, и мрак клубился, казалось, настолько плотный, что его можно было зачерпнуть ложкой как суп. — Дело то ли в этом месте, то ли в чем-то еще, но мне порядком не по себе.
— Дело не в месте, — проворчал Остромир, подбрасывая еще хвороста в едва не потухший под очередным порывом ветра костер. — Дело во времени. Западные короли нашли действительно поганое время для войны. Это время хорошо только для таких, как Кэран. Мы называем эти дни Осенними Дедами, вы — Самайном, но от перемены названий суть не меняется. В колесе года возникает брешь, и сквозь эту брешь в наш мир проникают темные твари. Духи бродят среди людей неузнанными. Любое лицо может оказаться лживым. Это опасное время, и в такую пору лучше находиться дома, возле горячего очага и живой воды, под защитой прочных стен, ивовых прутьев и рунических оберегов. А мы расселись, как три дурака, посреди глухомани, у любой нечистой силы на виду.
— Но это ведь просто сказка? — спросил Дэрри. — Насчет духов и прочей нечисти?
— Никакая это не сказка, парень. Не больше, чем та девица из Каэр Сейнта. Так что гляди сегодня в оба глаза. И не забывайте проверять, есть ли у вас или у вашего товарища тень.
— А если тени вдруг не окажется? Что тогда?
— Ничего хорошего, — сказал Остромир.
Разговор после этого как-то сам собой угас. Гледерик выпросил у Остромира разрешение заступить на дежурство первым, так как не желал просыпаться посреди ночи от тычка в бок, и принялся, как и было ему предписано, глядеть в оба глаза, пока его товарищи уснули. Ночь выдалась и в самом деле жуткая. Нечеловеческая. Неправильная. Юноша и прежде замечал, что в последний месяц перед зимним солнцестоянием обычно становится как-то тревожно и непонятный страх сжимает сердце — но впервые он находился в эту пору посреди глухой чащобы, в многих милях от ближайшего человеческого поселения. Гледерику казалось, что темнота наблюдает за ним, и взгляд у нее недобрый. Он пытался успокаивать себя, убеждать, что все эти разговоры насчет дней, когда нечисть свободно ходит по земле, просто суеверные выдумки и бабушкины сказки. Получалось плохо — тревога не отступала, напротив, только лишь росла.
Дэрри принялся напевать себе какие-то дурашливые песенки, слышанные им прежде. Самые нелепые и смешные — про похождения находчивых плутов или всякую подобную чепуху. Это немного помогло успокоиться, но лишь отчасти. Юноша отметил, что руки у него слегка дрожат, а сердце бешено бьется. Гледерик поворошил веткой почти затухшие уже угли, а потом, воспользовавшись огнивом, попытался заново развести костер. С третьей попытки у него это получилось.
— Ну ладно, — сказал Дэрри, трогая Гленана за плечо, — просыпайся, твоя очередь хранить наш покой.
Граф Кэбри даже не шелохнулся. Он спал глубоко и ровно, и его чуть сопящее дыхание казалось абсолютно спокойным.
— Эй, Глен, вставай, черт тебя раздери. Какого дьявола ты тут храпишь?
Дэрри схватил товарища обеими руками за плечи, перевернул с бока на спину и начал трясти — но к его изумлению тот не очнулся. Даже не дернулся. Ничего не пробормотал сквозь сон. Он продолжал безмятежно сопеть, и только лишь глазные яблоки бешено вращались под крепко сомкнутыми веками.
Гледерику сделалось страшно.
— Остромир, — окликнул он обычно чутко дремлющего венета, — ты меня хоть слышишь? — Тишина. — ОСТРОМИР!!! — заорал Дэрри прямо в лицо седовласому воину, но и тогда тот не пришел в себя. Он спал невинно, как спит младенец в своей колыбели.
Гледерик вскочил на ноги, все пристальнее вглядываясь в темноту. Она действительно казалась живой, и теперь он действительно различал в ней недремлющие тени. Высокие, похожих на человеческие, но странно искаженных очертаний, эти тени то едва выступали из мрака, то снова тонули в нем. Он не видел их лиц. Не видел ничего, помимо плотных сгустков мрака, отдаленно напоминавших фигуры людей. Они появлялись то здесь, то там, пока Гледерик бешено крутился вокруг костра, быстро поворачивая голову и стараясь одновременно углядеть во все стороны.
Он замер и, не спеша, осторожно, вытащил меч из ножен.
— Кто бы ты ни был, — сказал Дэрри, выставив клинок перед собой и грозя острием клинка тьме, — выйди и покажись.
И он вышел. Выступил из леса, вынырнул из обступавших его теней. Осторожно, неспешно подошел к костру. То был невысокий, сгорбленный старец в светло-серой накидке, чьи края ползли по земле. Грязная борода доходила почти до пояса, косматые седые волосы были ему заместо плаща. Ногти у старика были длинные, дюйма в четыре каждый. Они казались металлическими на вид.
— Разреши посидеть у твоего костра, — сказал старец. У него был звонкий, чистый голос молодого человека. Он говорил не на венетском, на гаэльском, и с произношением настолько правильным, какое бывает только у очень хорошо образованных людей.
— Прежде чем сесть, — ответил ему Гледерик, не опуская меча, — расколдуй моих друзей.
— В этом нет никакой нужды, — ответил тот, кто вышел из тьмы, мягко. — Они все равно не смогут здесь ничего изменить.
— Расколдуй немедленно, я сказал, — страх бесследно исчез. Осталась лишь злость.
— Я же сказал — бесполезно, — ответствовал гость все так же мягко и неторопливо уселся возле костра, грея над ним руки. — Ну, ты сам будешь садиться? — спросил он чуть нетерпеливо.
Гледерик слегка поколебался. Поглядел на все так же пребывавших укутанных в колдовское забытье друзей, неподвижных и немых. Оглянулся — и не увидел у себя тени, а потом понял, что не видел ее у себя уже около часа, почти половину того времени, что дежурил у костра. Просто не заметил этого. Кажется, в происходящем и впрямь не было ничего хорошего. Кажется, он проглядел приближение опасности и дал врагу возможность наложить на них чары. Юноша сел на траву напротив странного старца, положив меч себе на колени.