Андрей смущенно опустил голову. Привыкай, ожил внутренний голос, ты тут уже двадцать лет как бог.

– И как мне тебя было не признать? – продолжал Дорох. – Я тебе в земляной яме молился, на кольях стоя, и ты меня вытащил. Из Нервена бежал с товарищами, все остались болото гатить – а я спасся. Ты, Добрый Лекарник, не раз мне помогал, теперь и я тебе помогу.

– Я устал, – признался Андрей, – и не хочу больше никуда бегать.

– Если устал, то лучше отдыхать в других местах, – резонно заметил Дорох и не сдержал радостной улыбки во весь рот.

Андрею стало грустно – может быть, потому, что он был простым человеком, далеко не самым отважным и праведным, и решения его были небезукоризненны, и дела не всегда отличались правильностью. Такое вот алогичное божество – наверняка очень подходящее для ссыльных и каторжников.

– Лодку я вам найду, – продолжал Дорох. – Завтра мне на большую землю ехать, так что заеду-ка я как бы невзначай на один лесной хуторок, Совиный угол называется. Там мой старый товарищ живет, он вас на первое время укроет. А дальше, как говорится, весь мир ваш.

– Спасибо тебе, Дорох, – искренне поблагодарил Андрей, чувствуя себя все больше и больше не в своей тарелке. Такая преданность и готовность помочь со стороны совершенно незнакомого человека заставляла его еще раз ощутить собственную слабость и несоответствие той великой роли, которую ему снова навязывали.

– Это я тебя благодарить должен, – серьезно произнес Дорох. – Если б не ты, давно бы мне сгинуть без покаяния.

Супесок, который четверть часа назад расположился среди девушек и дам, развлекая их последними столичными сплетнями, теперь оставил общество прелестных рыбачек и присоединился к Андрею и Дороху.

– Ну что, господа, – сказал он. – Бежим?

Неласковое северное лето подходило к концу. Небо становилось выше и обретало резкую насыщенную синеву, северный ветер усиливался, и косяки рыбы уходили прочь от Белых островов. Воздух пронизывали нервные крики чаек – птенцы становились на крыло. За это время Андрей не получил от Нессы ни строчки, и если раньше идея побега ему не нравилась, то теперь он окончательно укрепился в мысли о том, что нужно покинуть Белые острова как можно скорее.

Жива ли она вообще? На вопросы о письмах Виль только руками разводил – никакой почты на имя доктора Андерса не приходило, перлюстрировать ему было нечего. В газетах, привозимых с большой земли, Андрей не находил никаких зацепок. У страха глаза велики – иногда ему начинало казаться, что Несса умерла, и, когда однажды северный ветер усилился и горизонт потемнел, некрасиво пузырясь идущим грозовым фронтом, Андрей едва удержал радостный возглас.

Рыбаки торопливо убирали сети и загоняли лодки под навесы в искусственные бухты. Хлопали, закрываясь, ставни домов – рыбацкий поселок, казалось, съеживался в предчувствии бури. Ветер усиливался; стоя возле дома, Андрей думал о том, что у них может ничего не выйти, и лодку, которую уже приготовил Дорох, разобьет о прибрежные скалы, – что ж, вполне логичный конец для ссыльного врача и незадачливого божества.

Со стороны дома ингвасила, где находился также телеграф, донесся матерный рев – затем из дверей показался и сам ингвасил, громко и яростно вопрошавший о том, какой недоделанный мерзавец совал свои кривые руки в телеграф и вывел его из строя. Андрей вздрогнул – игра началась.

Когда Андрей и Супесок спустились на подземный этаж своего домишки, дождь шел уже сплошной стеной – они хорошо слышали его тихий унылый шорох. Дорох рассказывал, что первые два дня в сезон дождей – это еще цветочки, ягодки пойдут потом, когда тугие струи воды станут хлестать по островам, разрушая причалы, а большая земля вообще скроется из виду.

– Но к этому времени мы уже будем на воле, – добавлял он, радостно улыбаясь. – Пусть себе хлещет.

Виль решил, что можно расслабиться – в такую погоду он не ожидал никаких неожиданностей, – и с самого утра выкушал со знакомыми рыбаками несколько добрых бутылей браги. Поломка телеграфа должна была его насторожить и натолкнуть на нужные выводы, но к тому времени он был уже крепко пьян – собутыльники принесли его в дом, осторожно спустили по лестнице в нижний этаж и уложили на кровать, заботливо укрыв лоскутным одеялом. Супесок на всякий случай еще и запер снаружи дверь его комнаты. На вполне резонное замечание Андрея о том, что куратор умрет с голоду, если будет сидеть под замком до окончания сезона дождей, Супесок ответил:

– У него там все продумано до мелочей, доктор. Есть еще один выход, только там замок очень мудреный, так что по пьяному делу не открыть. А с другой стороны… ну помрет так помрет. Не нравится он мне.

Ожидание возле двери, ведущей на причал, показалось Андрею вечностью. Наконец снаружи послышался условный стук, а затем дверь открылась, и Андрей увидел долгожданного Дороха в мокром рыбацком плаще.

– Карета подана, господа! – широко улыбнулся он и хитро подмигнул Андрею.

Снаружи бушевала стихия, и сперва Андрей не понял, где в этом мраке земля, а где небо. Все смешалось, верх перепутался с низом, в лицо яростно хлестало ледяной соленой водой, и он в ужасе подумал, что до другого берега им не добраться. Потом тьму располосовало многорукой молнией, и Андрей увидел причал и крошечную лодку, в которой уже устраивался Супесок.

– Идемте, доктор! – проорал Дорох, пытаясь перекричать бушующее море и схватив Андрея за рукав. – Скорее!

Потом лодка долго металась на волнах, следуя совершенно невообразимым курсом, молнии вспыхивали одна за одной, и гром слился в непрекращающийся грохот сотен орудий на поле битвы, а Андрей вцепился судорожно сведенными пальцами в единственную крепкую вещь в этом мятежном мире – доску, на которой он сидел, и молился всем богам и вслух, и про себя, упрашивая бушующие силы утихомириться и не губить их. Где-то далеко была Несса, Нессе нужна была помощь, и он не имел права утонуть возле безвестных северных берегов – это было бы настоящим предательством, и даже больше и хуже чем предательством.

Он не сразу понял, что лодка достигла берега, – Дорох снова потянул Андрея за руку, и тот, сделав шаг наугад, по колено плюхнулся в воду.

– Ничего! – услышал Андрей крик Супеска. – Приплыли!

Берег размыло – прежде твердая почва стремительно превращалась в вязкое глинистое болото. Андрей послушно шагал за Дорохом, увязая в грязи, дождь лил все сильнее, и кругом была только вода, словно история закончилась, и мир обратился вспять, к темной бездне вод в самом начале творения.

Под ногами наконец появилась относительно твердая земля, и Андрей увидел впереди огни. Это оказались фонари, которые держали в руках два бородача совершенно необычной для этих мест восточной наружности. Андрей услышал конское всхрапывание и перезвон упряжи – неподалеку стояла повозка, запряженная крепкими приземистыми лошадками. Дорох издал радостный возглас и принялся обнимать бородачей.

– Ну, здорово, браты! Заждались, поди?

– Заждались, – ответил один из бородачей. – Все живы?

– Живы, – сказал Дорох. – Лодке конец, разумеется, ну да мне на ней не возвращаться.

Забравшись в повозку и устроившись на жесткой лавке, Андрей только теперь понял, насколько устал.

Супесок моментально уснул, Дорох посмотрел на Андрея и сказал:

– Вы бы тоже прикорнули, доктор. Тут долго ехать.

Андрей послушно закрыл глаза, но заснуть так и не сумел. Если тело взывало об отдыхе, то разум никак не мог успокоиться и провалиться в сон, и этот диссонанс терзал и мучил Андрея. Превратившись из ссыльного в свободного человека, он вспоминал заново все, что оставил в столице, и воспоминания, нахлынув тяжелой волной, не принесли ему ничего, кроме страха, опустошенности и одиночества.

Лишь бы только с Нессой все было в порядке, молил Андрей, вслушиваясь в плеск колес по лужам и негромкой разговор бородачей с Дорохом о добыче жемчуга. Лишь бы только с ней ничего не случилось – а там мы плюнем на все и отправимся на Землю или в любое другое место. Куда бы вы ни отправились, от себя вы не убежите – не замедлил встрять внутренний голос с интонациями Виля, однако Андрей к этому времени уже начал забываться тревожным сном, и, по счастью, ему ничего не снилось.