– Да, – спокойно ответил Шани. – Если бы не она, то я бы с вами сегодня не беседовал. И Артуро тоже. И много кто еще. Андрей, тебе что-то не нравится?
Андрей промолчал. Сиреневый взгляд императора обратился к Нессе.
– Вам, Несса?
Та пожала плечами.
– Мне нравится, – ответила она. – Вполне. Послушайте, давайте обойдемся без споров. Та дикость, в которой я родилась и росла, мне нравилась намного меньше.
– Все эти поезда и дирижабли на нынешнем уровне развития сознания не кажутся мне благом, Саша, – произнес Андрей. – Это опасные игрушки. Очень опасные. Что потом? Расщепление атома? Дать детям в песочнице ядерные бомбы?
Шани потемнел лицом и некоторое время молчал, собираясь с мыслями, но, когда он заговорил, его голос, вопреки ожиданиям Нессы, звучал очень спокойно:
– Если бы я принес им все это извне, то ты был бы прав. Однако это все не какие-то мои изобретения по старой памяти. Это разработки людей – лучших людей! – которых я нашел, обучил и указал цель. Дальше они все делали сами: я просто создал им комфортные условия для работы. Взять хоть главного инженера Пышного или ректора академиума Амзузу – золотые головы, которые раньше прозябали в голоде и безвестности, жили в диком страхе, что в любой момент их обвинят в ереси и сожгут. Они так бы и сидели в грязи, никому абсолютно не нужные, но я вынул их оттуда, накормил их и дал возможность действовать. И они не подвели.
Андрей усмехнулся. Несса достаточно хорошо его знала, чтобы понимать: он видит правоту императора, но не может ее принять. Отталкивает – просто потому, что эта правота, несомненная в данной ситуации, противоречит всем его принципам. Шани вздохнул и подошел к окну, отодвинув штору, он посмотрел на улицу: там уже горели фонари, и привычный дневной гул столицы сменялся теплым шепотом весеннего вечера.
– Андрей Петрович, ну вот хоть убей, не хочу я с тобой спорить, – устало сказал император. – Что, ты для этого сюда прилетел? Дома не с кем было поговорить?
– Да там особо не разговоришься, – так же устало ответил Андрей. – Просто скучал по Аальхарну, Несса тоже.
Шани взглянул на Нессу: быстро, внимательно, словно хотел проникнуть в ее мысли. Несса смущенно опустила глаза.
– У вас кольцо на пальце, вы замужем? – поинтересовался император.
– Я вдова, – коротко ответила Несса. Сейчас ей меньше всего хотелось вспоминать, как земное правительство отправило ее мужа в пожизненную ссылку только за то, что он осмелился сделать запрос в бумажные библиотеки на изданную еще в двадцатом веке книгу. Он не знал, что в день его запроса книгу внесли в список запрещенных, и вскоре Олег отправился в Туннель.
…Когда у нее отняли Олега, Несса не плакала. Наглый тип с лоснящимся самодовольным лицом совал ей документы на подпись: «Я, Несса Кольцова, настоящим заявляю, что не имею и не желаю иметь ничего общего с врагом государства и разрываю все связи, деловые, родственные и общественные, с Олегом Бородиным», – она совершенно спокойно прочла написанное, а затем медленно порвала бумаги и сунула клочки в нагрудный карман мордатого. Андрей тогда еще удивлялся, почему Нессу не взяли под белы рученьки и не уволокли следом за мужем. Но она не плакала. Стояла возле здания суда и ждала. Затем на уровне второго этажа полыхнуло сиреневым – открылся и закрылся Туннель, отправляя осужденного на выбранную наугад из списка планету, и тогда Несса сняла обручальное кольцо и надела его на безымянный палец левой руки – как символ своего вдовства. Потом приехал отец и забрал ее домой – дома он вколол ей успокоительное, а потом уговаривал выплакаться, выкричать, вырвать из сердца боль потери. Однако Несса не проронила ни слезинки – только внутри что-то словно сломалось, сделав ее совершенно другой.
Она не ожидала, что еще когда-нибудь сможет заплакать. Однако теперь, оставив Андрея размышлять о разговоре с императором и бродя в одиночестве по роскошной дворцовой оранжерее, полутемной в это время суток, Несса ощущала, как в ней назревает тяжелое и давно забытое чувство, которому она не могла сейчас дать названия. Отчего именно сейчас, как-то отстраненно думала Несса, и нашла ответ: виноват запах цветущей киоли, бледно-голубого хрупкого цветка. Олег использовал одеколон с таким же ароматом, чуть горьковатым, дразнящим, почти нервирующим. Раньше Несса ненавидела этот запах и даже ругалась с мужем по этому поводу из-за него, но сейчас тревожные нотки совсем не досаждали, а казались необыкновенно родными – это был запах ее любви и ее боли, всплывший из глубины памяти. И, захлебываясь в захлестнувшем чувстве беды, отчаяния, обреченности, она не сразу поняла, что плачет, и не сразу осознала, что кто-то деликатно поддерживает ее под локоть.
Рука с аметистовым перстнем на пальце протянула ей платок.
– Благодарю вас, – ответила Несса, промокая слезы на щеках тончайшей тканью. Я плачу, думала она. Я просто плачу. Наконец-то.
– Поговорите со мной по-русски, – с некоторой долей смущения в голосе попросил император, – а то я уже стал забывать язык.
Слезы потекли еще сильнее. Запах киоли стал невыносимым. Несса, наверно, не удержалась бы на ногах, если бы Шани не взял ее за руку крепче.
– Что с вами? Несса… Что случилось?
– Простите меня, – прошептала Несса. Как неловко получилось: рыдает на глазах у другого человека и никак не может взять себя в руки – слезы текут и текут, и платок уже весь мокрый. – Простите, мне очень неудобно.
– Давайте сядем, – предложил император и осторожно повел ее к скамье, – и вы мне все расскажете.
– Не стоит, – устало прошептала Несса, сев на краешек скамьи и уронив лицо на ладони. – В самом деле, Александр Максимович, не стоит.
Шани усмехнулся.
– Меня так никогда не называли, – проронил он задумчиво. – Даже отвык от своего настоящего имени. Несса, Несса, – он обнял ее за плечи каким-то очень естественным дружеским жестом, такие давным-давно вышли из употребления на Земле, и Несса сперва вздрогнула от неожиданности. – Не стесняйтесь, рассказывайте. Я очень хорошо умею слушать.
– Вы читали Замятина?
Шани вынул трубку из чехла и задумчиво принялся протирать мундштук.
– Не помню. Это двадцатый век?
Несса кивнула.
– Тогда только слышал что-то урывками. Двадцатый век проходят в шестом классе, а меня сослали сюда в пятом. И в чем же виноват Замятин?
Уже давно наступила тьма, и где-то вдали мелодичные часы пробили полночь, а чуть поодаль, среди цветов и деревьев оранжереи, садовники зажгли подсветку – крохотные разноцветные фонарики. Метрах в десяти периодически приходила в движение человеческая тень: Артуро неслышно наблюдал за своим господином и его гостьей. Несса уже успела более-менее прийти в себя и теперь говорила почти спокойно:
– Он написал роман о тоталитарном обществе. Люди там ходят по струнке, и вместо имен у них номера. Страшная книга. Очень страшная. И абсолютно точно описывает Гармонию. Она сохранилась в бумажном варианте в нескольких библиотеках, но вы знаете, бумажные книги у нас уже никто не читает. А Олег писал диссертацию по литературе и решил прочитать Замятина…
Император курил крепкий, но очень ароматный табак, почти перебивший запах киоли. Несса подумала, что теперь, когда вокруг плавают клубы бархатного дыма, она снова успокоилась и может не сорваться в истерику.
– Я так понимаю, что его арестовали и отправили в ссылку, – задумчиво проронил Шани. – И в ссылку куда-нибудь на негуманоидную планету с уровнем комфортности ниже сорока.
– Ниже двадцати, – прошептала Несса, ощущая, что дыхание снова перехватывает. Сиплый шепот, срывавшийся с ее губ, казался потусторонним, не принадлежащим этому миру, словно она говорила из могилы. – Это Саанкх, система Жука. Там даже атмосферы нет. Голая каменная глыба… Туда и кинули Олега. За то, что он решил прочитать книгу…
– Нет, – проронил император. – За то, что он осмелился думать. А отречение вы подписали?
Несса гневно выпрямилась и поймала себя на том, что вскинула правую руку – словно собиралась закатить своему собеседнику пощечину уже за одно предположение.